Стены родного дома, пресловутая гавань покоя, а мысли то и дело приходилось складывать ларек, а ларек надежно прятать.

Такой выбор Сенджуро сделал сам, когда осознал, насколько гробовая тишина поместья на него давит. Когда напряженные секунды, проведенные в обществе отца, могли махом раздавить собранную по крупицам смелость и без того низкую самооценку. Мужчине не требовалось произносить и слова, под тяжелым, осуждающим взглядом голова сама втягивалась в плечи.

Бесполезный, ненужный и брошенный. Всё – ложь, подкинутая его несговорчивым разумом и трепыхающимся сердцем. Потому что признание отца… Потому что признание отца никогда не состоится, как честно ему признался брат, заземляющее прикосновение рук словно фундамент, не дающий ему накрениться и упасть. Как Сенджуро может ощущать себя брошенным, с таким братом? Желать его постоянного присутствия рядом было эгоизмом!

Сенджуро упрямо прикусывал губу каждый раз, когда провожал Кёджуро на очередное задание. Улыбался столь же по-доброму, как научился у брата, желая ему счастливого пути и доброй дороги, зная, какие ужасы подстерегают в ночи. И неволею всегда, но совсем чуть-чуть, испытывает жалость и отвращение к себе за слабость, не позволявшую ему гордо шагать рядом, а не оставаться позади.

Сенджуро жил комком противоречивых чувств, постоянно грозившихся вырываться из него, но прочно удерживаемых в груди. С прорвой домашних забот у него не было времени, чтобы заводить друзей, разговоры с отцом были подобны ковырянию в открытой ране, а обременять брата – боже упаси, ни за что на свете. Вот и ходил Сенджуро по дому тише мыши, нередко напоминая призрака тем, насколько незначительным ощущалось его присутствие.

Так было проще, безопаснее. Так получалось не трогать лишний раз ощутимый на плечах груз. И отцу, и брату он был нужнее таким.

Конечно, когда брат на пороге объявляется израненным, поддерживаемым с двух сторон какуши, Сенджуро только больше убеждается в том, что в их жизни нет места его эгоизму. Как он может Кёджуро обременять чем-то настолько незначительным, когда брат рискует своей жизнью, чтобы исполнить долг, для продолжения которого Сенджуро оказался слишком слаб?

- Кё! - Сенджуро сорвался с энгавы, на которой брал небольшой перерыв закончив со стиркой. Он нерешительно замер напротив брата, переводя обеспокоенный взгляд с него на сопровождавших его какуши. О худшем уже позаботились, но… - Не стоило ли с такими ранами наведаться в Поместье Бабочки?

Отредактировано Rengoku Senjuro (2022-04-21 09:17:30)

Брат, как всегда, преуменьшал свои ранения, будто Сенджуро не знал его вдоль и поперек. Бывало так, ему приходилось брать лекарства из рук у приторно-сладко улыбавшейся Кочо, в фиалковых глазах которой плескался карающий вихрь, направленный на Кёджуро. Ей не по силам было схватить брата за шиворот и уволочь обратно на больничную койку, да и Сенджуро казалось, что она слишком уважала коллегу, чтобы подвергнуть его такому обращению, но недовольство на скорый уход из лазарета с нее явно считывалось.

Поклонившись в благодарность какуши и позабавившись их скомканному поведению, не иначе как рожденного из благоговейного трепета перед Столпом Пламени (Сенджуро всё никак не понимал, чего они такие дерганные вокруг брата ходили), юный Ренгоку поспешил занять их место подле Кёджуро, чтобы тот хотя бы часть веса перенес на него.

Мерзкий холодок, пробежавший по спине, был единственным предупреждением Сенджуро, прежде чем отец появился на энгаве. Мальчик даже толком не успел ответить брату, как все внутри замерло. Если бы не тренировки, пройденные им в раннем детстве, он бы даже прекратил дышать. Неосознанно, он все крепче вжимался в брата, наверняка причиняя схваткой ему боль, но не в силах отдать себе отсчет, что настолько потерял над собой контроль.

Всегда так, в присутствии отца. Всегда так, стоило тому увидеть их вместе, стоило обдать перегаром от выпивки, которую тот опрокидывал уже без зазрения совести. Каково ему было, пить, чтобы забыться, а потом натыкаться на них, самое яркое напоминание о том, что он пытался стереть из разума.

Протесты умирали на кончике языка, душили в горле. Сенджуро безумно жаждал заступиться за брата, как множество раз мягко заступался за него Кёджуро. Но он не умел, как Кёджуро, не знал, что точно хотел сказать. Как-то раз, совсем оскорбленный тем, как отец поносил брата, на чем свет стоит, едва ли не желая ему верной смерти, - не иначе как совсем потерявшись в выпивке, - Сенджуро попытался дать отпор. Попытался, вопреки миролюбивой натуре и доброму сердцу, отстоять честь и гордость Кёджуро, наивно возомнив себя героем.

Его жалкие попытки закончились не только унижением, ибо отец быстро перенес всю скопившуюся злобу на него и спустил ядовитыми речами, но и пощечиной, каким-то чудом не ставшей ушибом. Конечно, это произошло, когда Кёджуро был на миссии, и конечно Сенджуро не обмолвился и словом, когда тот вернулся; краснота к тому времени благополучно спала.

Но заключительные слова отца сейчас ошпарили кипятком.

- Н-нет! – Высунул голову из складок пропахшей формы брата Сенджуро, всеми силами приказывая себе не трястись и не дрожать. – Б-брату не надо следить за домом! Я… Я сам управляюсь, и!..

- Молчи! – Рявкнул на него Шинджуро, заставляя мальчонку вздрогнуть и вжаться Кёджуро в бок, лишь каким-то чудом не пряча взгляд по новой. – Какой от этого прок? Будто вы оба на что-то годны! Бесполезны, до конца своих дней. – Слова мужчины были бессвязны, наверняка вторя такому же беспорядку в голове. – А ты! Бегаешь, играешься с клинком, будто способен что-то изменить, а на деле только приближаешь свою смерть!

Отредактировано Rengoku Senjuro (2022-04-25 14:17:43)

Громок звук бьющегося стекла - словно бутылка ударилась и разлетелась осколками не о гравий, а о чью-то голову. Сенджуро сглотнул норовившее сорваться с губ шипение от пронзившей лодыжку боли, единожды крепче сжал пальцы, а затем заставил себя их разжать. Заметил, как Кёджуро дернулся под ними, не иначе как Сенджуро задел его раны. Вина и стыд вспыхнули по новой, а упреки отца, такие же свирепые и безжалостные, как обжигающий холод зимней метели, только их усилили.

Стоило отцу отвернутся, Сенджуро бережно перехватил брата за руку и столь же бережно потянул за собой, обходя замершую фигуру. Сенджуро не смел поднимать глаза на него, не смел даже дернуть голову вверх. В его присутствии, он никогда её не поднимал, боясь пригласить в дом очередной раздор, на который Шинджуро был так падок. Словно в любом проявлении непоколебимости видел старшего сына: ведь лица их были так похожи, чего было не сказать о характере и силе духа - не было в Сенджуро стержня, что мог бы помочь ему подобно брату не опускать головы в повиновении, покорно снося жалившие слова и не смея перечить.

Кёджуро всегда знал, что ответить. Отец никогда не поднимал на него руку, всегда замирал в странной нерешительности в самый последний момент. Из любви, лелеял робкую надежду Сенджуро. Где-то там, в зачерствелом сердце, была любовь, про которую с замиранием духа можно было услышать от Кёджуро. О временах давно канувших в лету, когда матушка была жила, а ласковое "батюшка" не вставало комом поперек горла. Сенджуро их не помнил, эти времена, и порой, предаваясь дивным мечтам о наполненном улыбками и теплом доме, содрогался с того, как быстро те меркли под гнетом настоящего.

К счастью, отец не последовал за ними. Сенджуро выдохнул, чувствуя, как туго затянутый узел внутри медленно ослабевал, а дрожь в пальцах унималась. Пробивший его холод медленно начал уступать теплу, исходившему от трепетно сжатой ладони брата.

- Садись, - коротко скомандовал Сенджуро, как только увел Кёджуро едва ли не на противоположный конец имения, в одну из педантично прибранных комнат. Еще одно помещение, которым никто не пользовался, и где хранились забытые вещи. Сенджуро взял за привычку держать медицинский набор почти в каждой такой комнате, отказываясь признавать даже самому себе, что делал это для того, чтобы у него всегда был выбор, куда укрыться от отца. Особенно когда тот перебирал с алкоголям и бродил по поместью Ренгоку, словно бестелесный дух на охоте.

Одна мысль призвала фантомную боль от не так давно сошедшего ушиба на щеке. Сенджуро недовольно ущипнул себя за щеку, прогоняя мрачные мысли. Дрожь в теле, наконец, улеглась. Он уверено достал медицинский набор и присел напротив брата, по-прежнему упрямо игнорируя саднившую на лодыжке царапину от шального осколка стекла.

- Прости, - едва различимый шепот.

Сенджуро достал из набора ткань, мазь и травяную настойку. Прервавшись, сжал кулачки на коленках. Опустил голову, словно бы сидел перед отцом, пораженный виной. Набрал в легкие воздуха...

- Отец...

...да так и не смог сказать, "не прав". Как никогда не мог сказать Кёджуро в лицо, что брат-то, из них двоих, никак не заслуживал не критики, не презрения, не ругани, которая вечно сыпалась на их голову. Что Кёджуро, в отличие от него, не был разочарованием, и исполнял долг, который они должны были разделить на двоих. Может быть тогда и отец бы не был столь резок с ними, не норовил сбагрить их раны солью.

- ...К-Кочо-сан, наверное, прописала тебе лечение! - Поспешил Сенджуро заполнить тишину, натужно улыбаясь. Пытаясь принести то же тепло, что ему дарил брат. - У нас еще осталась мазь, которую она передала в прошлый раз. Пальцы я!.. Сжал... Не опухло бы ничего.

Больше всего хотелось уткнуться носом обратно Кёджуро в бок. Хотелось спрятаться в его тепле, хотелось впитать то без остатка и никому не отдавать. Как маленький ребенок, просить любви и внимания у того единственного, кто мог их дать. Эгоистично, непростительно, недостойно. Брат возвращался домой отдохнуть, в безопасную гавань, какой бы беспокойной присутствие отца её часто не делало, и зная, как тяжел был долг истребителя, Сенджуро в первую очередь должен был думать о том, как помочь Кёджуро расслабиться и восстановить силы. Нельзя было требовать от него заботы, когда Кёджуро и так уже заградил Сенджуро от гнева отца, вспышки которого на ином дню могли закончиться куда плачевнее.

Отредактировано Rengoku Senjuro (2022-04-30 20:57:46)